Удар змеи - Страница 13

— Так уж и не осталось никого? — не поверил князь.

— Иные и живут, да куда им до слуг прежних? — вздохнула Ольга Юрьевна. — Латынина-арапчонка помнишь? Ну, в Сешково бегал, у братьев-бочкарей. Лихо Латынка торг ведет, завсегда с прибытком, оброк завсегда день в день платит. Но все обмануть норовил, недосчитать, товар занизить. Ему доверься — враз обнесет. Ваха-нора — хозяин крепкий, работящий. Да тугодум. Этот и не обманет, так самого обдурят. Кешка из Бутурлей такой же. Из всех мужиков одна Варвара, вдова Терентьина, дела справно ведет. Как в Луках Великих беда случилась, так я об ней первым делом помыслила. Как Терентий Мошкарин преставился, при ней ведь и промысел рыбный не пропал, и скотины меньше не стало, и на торг, ведаю, катается постоянно. Как управляется, непонятно. Поди ж ты, баба — а все тянет! Мыслила ее к подворью приставить, да передумала. Куда бабе справой ратной заниматься, делами засечными да оборонными? Как бы не попортила чего.

— Терентий Мошкарин умер? — Тоненько екнуло у Андрея в груди. — Тот самый, которого батюшка от оброка освободил?

— Нечто ты его знал, сынок? — удивилась Ольга Юрьевна. — Да, он самый. Ноне, как преставился, так и прощения от оброка боле быть не должно, про то я ведаю. Токмо Господь его лишь прошлой весной прибрал, — перекрестилась она, — уроки менять поздно. Юрьева дня ждать надобно. Да и сумневалась я, что управится Варька. Как в дворовых девках сидела, так самая взбалмошная была, ветер в голове. Да ты ее помнить должен, она как раз у тебя в светелке завсегда прибиралась! А ныне уж и хутор ее прозвание известное получил: Бабино. Аж в Луках Великих торговцы ведают, где баба без мужиков дело свое ведет.

— Помню, — не стал отрекаться Зверев. — Красивая была девчонка… А где отрез Терентия находится, не напомнишь?

— У Линнинского озера. По реке нашей до него верст пять скакать, нечто забыл? — Матушка глянула на уплетающую кашу дворню, понизила голос: — А чего это ты про девок детских вспоминать начал, княже?

— Сама же похвалила, — невозмутимо пожал плечами Андрей. — Глянуть хочу на хозяйственную такую бабу. Коли и вправду не дура, стану ее у тебя просить.

— Ты!.. — возмущенно повысила голос боярыня, но тут же спохватилась, осенила себя знамением и перешла на шепот: — Ты чего это умыслил, охальник? Тебя же жена с детишками дома дожидается, а ты…

— А я все о хозяйстве, — перебил ее Зверев. — У меня подворье в Москве без приказчика. Коли через Москву ехать, оставить кого-то надобно. Где я ныне, второпях, толкового человека отыщу? Ее мы хоть знаем. Коли не дура, может, хоть до возвращения моего за хозяйством последит?

— Ну-у-у… — посерьезнела Ольга Юрьевна, — нареканий за ней не помню, чтобы нечистой на руку была. С малым своим двором управляется. Насчет большого не поручусь. Да и крепостная она вроде, насильно с тобой не отправишь. Недоимок за ней нет, попрекнуть нечем.

— Чего же сразу попрекать? — удивился Андрей. — Съезжу, гляну. Коли с нею все ладно — может, и так, добром сговоримся.

— Сговоришься, как же, — не поверила боярыня. — Сказывала же, скотины у нее изрядно в хлеву, промысел рыбный, двор. Рази от такого уедешь?

— Она про оброк, что ты со следующего года назначить хочешь, знает?

— Ну, — кивнула Ольга Юрьевна, — а коли и согласится, это сколько хлопот, чтобы добро ее переписать и на доверие оставить? За день, а то и два никак не управимся.

— Тогда тянуть ни к чему. — Князь торопливо выпил сыто и поднялся из-за стола: — На конюшне есть кто сейчас? Пусть свежего коня седлают, я вскорости спущусь.

Реки, озера и ручьи, известное дело, на Руси и зимой и летом главными торными путями остаются. И Окница, что текла возле усадьбы, была хорошо наезжена — заносы, вроде тех, что на пути к Козютину мху лежали, тут давно были раскиданы и раскатаны. Потому Андрей без опаски пустил серого в яблоках жеребца в галоп, высекая шипастыми подковами ледяную крошку из левой колеи. Во весь опор он всего за пять минут долетел до Удрая, повернул вправо, через полверсты свернул на Линну, речушку только-только с розвальни шириной. Здесь, на удивление, дорога была накатана ничуть не хуже, нежели возле усадьбы. Еще четверть часа скачки, и колея, плавно выползшая из русла на пологий склон, провела его через лысый взгорок, вдоль серого от тростника берега прямо к воротам. Огороженный высоким, в полтора роста, тыном из тонких, в две руки, кольев, двор тут же отозвался злобным собачьим лаем.

— Солидно… — оценил трудолюбие хозяев князь, спешиваясь возле ворот, тоже сбитых из плотно подогнанных кольев. — Супротив ратного отряда не устоит, но волкам-медведям не по зубам. Да и тать лесной не полезет. Забираться высоко, ломать шумно, хозяин проснется.

Разумеется, окружить подобной стеной все хозяйство смерду, даже зажиточному, было не под силу. Тын тянулся от хлева к амбару, от амбара к бане, от бани к сараю, от сарая к дому. Но вместе со строениями он надежно ограждал от дикого зверья и чужих глаз пространство, достаточное для организации баскетбольного матча: и для площадки места хватало, и участников где разместить.

Андрей тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли, занес кулак, чтобы постучать — но тут внутри что-то загрохотало, створка дрогнула, поползла внутрь. Жеребец, обнаружив совсем рядом пегую кобылку, запряженную в сани с большой, уложенной набок бочкой, многозначительно всхрапнул. Князь тут же вцепился скакуну в узду: как бы не взбрыкнулся.

Из-за створки выступил мальчишка: ростом князю по грудь, курносый, с голубыми глазами. Все прочее терялось в огромном, размера на три больше нужного, тулупе и таком же безразмерном малахае на голове.