— Туда заносите.
— Надежно ли? — усомнился дьяк. — Вижу, запоров тут нет.
— Людская, — пояснил Андрей. — Тут постоянно есть кто-то. Ночью спят, днем пробегают. В тихом месте дворца тать и замок сломает, а здесь и в открытую комнату не заберется.
— А в слугах своих ты уверен, княже? — понизив голос, поинтересовался Висковатый.
— Со мной ведь поедут, Иван Михайлович, — пожал плечами Зверев. — Коли ошибся, то как здесь ни прячь, в дороге все едино украдут.
— И то верно, — признал гость.
— Ну, Иван Михайлович, — пристукнул посохом Андрей, когда холопы вышли из оружейной. — Теперь прошу к столу. Откушать, чем Бог послал. Сбитня своего велю принести.
— Сбитень — это хорошо, — согласился дьяк и указал холопам на дверь: — Ступайте, во дворе меня дождитесь.
Зверев понял, что разговор еще только начинается и для посторонних ушей не предназначен.
В трапезной Варя, оказывается, уже успела накрыть стол. Здесь были обыденные моченые яблоки, грибы и соленые огурцы, на отдельном блюде розовела ровно нарезанная ветчина, на другом — она же, но свернутая в рулетики, внутри которых что-то желтело. Мало того — откуда-то взялся лоток с горячими запеченными голубями, задравшими кверху свои тонкие клювики. Приказчица еще суетилась — она как раз выставляла кубки. Причем — наряженная в чистенький светло-розовый сарафан с синей вышивкой и в кокошник с тем же рисунком. Когда только успела? Чудеса, да и только.
— Молодец, Варенька, — шепнул ей на ухо Андрей, проходя мимо, и уже громче добавил: — Вели пока никому не заходить.
По обычаю холопы в боярских домах обедали вместе с хозяином, а потому предупреждение было уместным.
— И пива во двор вынеси, чтобы мужики там не заскучали! — спохватился он.
— Да, сие верно, — согласился гость. — От пива они точно не отойдут.
— Присаживайся, Иван Михайлович, — пригласил Зверев, наполняя кубки. — Давненько мы с тобою не виделись. Давай за встречу выпьем.
— Давай, — согласился дьяк, — дабы речи вести не так скучно было.
Он быстро выпил вино, тряхнул бородой и полез за пазуху, достал два свитка, взвесил в руке, выложил тот, что потоньше, из желтоватой бумаги:
— Сие есть грамота подорожная торговая. По уговору старинному с крымскими татарами, они к нам своих купцов невозбранно присылать могут, мы же к ним так же своих можем отправлять. Так же невозбранно могут смерды безродные к ним отправляться, коли выкупить пленников намерены. Но государь так помыслил, под личиной смерда ты вызнать вряд ли чего сумеешь. Посему купцом поедешь. Иных возможностей у нас нет, посольство Девлет-Гирей прогнал.
— Боюсь, не поверят, — покачал головой князь Сакульский. — Где это видано, чтобы торговые люди верхом ездили? Они больше по воде норовят, на стругах да ушкуях.
— Поверят, — решительно пообещал дьяк. — Коли товар малый, но ценный, так и купец налегке скакать может. Опять же грамота у тебя царская. Поверят, нет — тебе без разницы. Главное, подорожная имеется. Посему ни дозоров татарских, ни привратников ихних можешь не опасаться. Разве только в Диком поле казаки да душегубы татарские шалят. Вот с них, известное дело, спроса нет. Они на грамоты не посмотрят.
— Что же это за товар такой дорогой? — полюбопытствовал Зверев, подливая гостю вина.
— Нёбо волжского осетра.
— То, что у рыбы во рту? — дернув себя за бороду, уточнил князь. — Что же в нем такого ценного?
— Из него клей варят, Андрей Васильевич. Самый лучший, для луков. У них там, у османов, обычай есть такой: султан обязан ремесло какое-то знать, дабы в трудный час семью свою мог прокормить. Султан Сулейман Великолепный изволит изготовлять луки. И многие визири его и эмиры тоже примеру правителя следуют. Лучший же клей для луков из нёба осетра выходит.
— Это сколько же рыбы пришлось попортить, чтобы столько нёб набрать?! — поразился Зверев.
— Оттого и груз драгоценный, — кивнул дьяк. — Оттого знатные ханы и эмиры возьмут такой товар с огромной радостью и благодарностью.
— Здорово…
— Но не забывай, княже, — вскинул палец боярин, — Крым, да и вся империя Османская безбожникам принадлежит, сарацинам. Их пророк Магомет запрещает убивать христиан и велит оказывать нам покровительство. Посему большой опасности для тебя не будет. Но к тем, кто не признает их поганой сарацинской веры, у магометян есть требования. Они всех истинно верующих называют «зимми» и требуют, чтобы те перед сарацинами унижались. Зимми запрещается иметь при себе оружие, зимми обязаны уступать любому сарацину дорогу, зимми должны им кланяться; зимми не может быть свидетелем и слово любого сарацина считается важнее его клятвы; зимми не должны ходить рядом с мечетью… Там много еще чего придумано ради унижения православных. Запомни, князь, сим законам ты обязан следовать со всей строгостью, ибо за их нарушение тебя могут убить на месте, и никакая грамота от сей беды уже не спасет. Да, чуть не забыл! Зимми запрещено ездить на таких благородных животных, как лошадь или верблюд. Только на ослах. Но и с осла зимми обязан слезть и поклониться, коли на пути ему встретился мусульманин.
Гость поднял кубок, немного отпил и продолжил, протянув второй свиток, из белой мелованной бумаги:
— Сие письмо для Васьки Грязного, одного из полоняников татарских. Два года тому по лихости молодецкой в набег на татар решил сходить с сотоварищи… — Дьяк криво ухмыльнулся, выпил еще. — Но, как сказывается, пошли по шерсть, да вернулись стрижены. Побили их татары крепко у Бабаева стойбища, а боярин Грязный так и вовсе в полон угодил. Василий сам из опричной тысячи, еще из первых избранных, и показать себя успел неплохо, в сотники едва не выбился. Опознали его. А может, и сам похвастался, с него станется. Как за соратника царского хан Девлет-Гирей за него аж сто тысяч рублей выкупа разом испросил! Государь же за шельмеца больше двух тысяч платить не велит. Ты об том знай и на большие деньги не соглашайся. Иных знатных пленников в полоне нет ныне. За прочих же бояр велено платить выкупа двести рублей, за отроков и новиков сто рублей, али сто пятьдесят по делам их. За прочих ратников, стрельцов и холопов — не более ста рублей давать. Ты, княже, как письмо боярину Василию отдашь, у него же про пленников и спроси, каковые и сколько. Он, как знатный пленник, при шахском дворе живет, тамошних эмиров всех знает, про замыслы их ведает, в переговорах и диванах участвует. Девлет его даже отрезом золотым дважды награждал за советы умные и в делах татарских содействие.