— Дней через семь-восемь придет Никита с холопами и еще смердами, коих я из полона выкупил, — сказал ей Андрей, пересчитывая у бюро оставшиеся царские деньги. — Чует мое сердце, разминусь я с ними. Не знаю, сколько. Некоторые, думаю, по домам разойдутся. В общем, можешь всех для нужд по хозяйству направлять. Кто уйдет — их воля. Кто останется… Стало быть, идти некуда. Не гони. Здесь я тебе десять рублей отложил, больше не…
— А вдруг случится с ним что, княже? — перебила его приказчица. — Как же я тогда, с кем останусь?
Зверев остановился, потом сгреб широким махом все золото в кучу, поднял крышку, подошел к ней.
— Что тогда, Андрей Васильевич? Что будет тогда?
Князь подступил, подхватил ее на руки, закружил по комнате, потом резко остановился возле свечи, заглянул в лицо.
— Ты чего, княже? — обхватила его за шею женщина.
— Первая любовь не уходит, Варя, — признался он. — Никогда.
Крутанул ее еще несколько раз, а потом аккуратно опустил на перину.
С утра снова началась скачка. Четыре часа с утра, два часа отдыха, еще четыре часа скачки, ночлег — и с утра все сначала. Отклонения от обычного походного марша Андрей допустил только два раза. В первый день — на свежих лошадях — они шли, пока было светло, а на девятый — потому что дорога заканчивалась, и беречь силы скакунов больше не требовалось.
Седьмого мая, отправив Мефодия продавать коней, Андрей пошел вдоль торговых причалов, спрашивая самый быстрый корабль. Указали ему, естественно, на тощие, как селедки, одномачтовые речные ушкуи в двадцать шагов длиной и всего пять — шириной. С первым хозяином Зверев не сговорился, потому как тот ждал товара, второй запросил слишком много, и только с третьим они сторговались промчаться до Крыма и обратно с пустыми трюмами, никуда не заходя и без своих, местных, гребцов.
— Коли платишь, дело твое, — пожал плечами мужичок с рыжими кудрями, очень похожий на того, что встретил их на ладье в Балаклаве. Только возрастом уже сильно ближе к сорока. — Кормчего я своего возьму, да двух подручных на паруса. Смотри, княже: с гребцами, без гребцов — а по алтыну в день все едино с тебя. Токмо если медленно пойдем, на меня не пеняй.
— Не попеняю. Давай, весла в трюмы, и задраивай. Холоп сейчас подойдет, сразу и отчалим.
— Зря ты так, княже, — все же не утерпел от укора рыжий корабельщик. — Хоть бы пеньки, что ли, взял? Пенька в Крыму хорошо уходит. Своей-то у них не растет.
— Сам чего не берешь? — поинтересовался Зверев.
— Дык, — признал корабельщик, — на ушкуй серебра еще хватает, ан трюмы загрузить ужо нет. Чего бы я тогда купцов возил, кабы сам мог торг вести?
— У тебя денег нет, у меня — времени. Собирайся.
— Полчаса, княже, — запросил рыжий. — Людишек своих кликну. Пока дела нет, по бабам да огородам своим сидят. Я быстро.
— Коли так, беги…
Корабельщик с тремя встрепанными помощниками вернулся через час, Мефодий нашел хозяина через полтора. Как он на борт заскочил — мужики натянули сходни и отпустили привязные канаты.
— Долго нам еще плыть, Андрей Васильевич? — положив руки на рукояти ножей, растопырив локти и широко расставив ноги, поинтересовался Андрейка.
— Это как Господь Бог дозволит, — вместо князя ответил рыжий корабельщик. — Повезет — за две недели домчимся. Воспротивится — больше месяца может получиться.
— Тебя что, Андреем Васильевичем зовут? — грозно повысил голос Зверев. — К тебе обращаются?
— Андреем кличут, — подтвердил корабельщик, — Василия Мокрого сын… Вот, спросил ведь малец. А что, никак провинился чем? Так ты прости, княже, не со зла. Не имел недоброго умысла.
— Бывает же такое, — хмыкнул князь. — Ладно, как-нибудь разберемся. Правь.
Вниз по течению кораблик мчался куда как шустрее, нежели ладья поднималась на веслах. Смоленск они проскочили уже на второй день, Оршу — на третий. За Быховым удалось поднять парус, и ушкуй вовсе помчался, словно посланная в галоп лошадь, с шипением взрезая воду.
Андрейка, поначалу переполненный впечатлениями, несколько устал и больше уже не сидел постоянно на носу, глядя то вниз, то по сторонам на проносящиеся берега. Тут Зверев и начал потихоньку обучать его навыкам боя на ножах, заодно и сам вспоминая уроки верного Пахома. До сумерек они занимались, потом князь с Мефодием шли спать, и после полуночи либо он, либо холоп меняли мальчишку, а уж перед рассветом менялись между собой. При корабельщиках Андрей пару раз сделал ему внушение, что ночью за судном надобно следить, дабы не напали тати ради грабежа. Без корабельщиков предупредил, что команды некоторых торговых судов тоже имеют привычку выкидывать пассажиров за борт, а имущество делить между собой. Так что следить следует не столько за берегами, сколько за ними. И чуть что — поднимать тревогу.
И мальчишка старательно бдел. Благо первая вахта всегда самая легкая.
С попутным ветром они пронеслись большую часть Днепра всего за пять дней, но на этом гонки кончились. Ушкуй уперся в знаменитые пороги: Кодаковский, Сурский, Лоханский, Звонецкий, Ненасытец, Вовниловский, Будиловский, Лишний, Вильный… Только успевай корабль на берег вытаскивать. Днепровские пороги оказались не просто разбросанными в реке камушками, а целыми скальными грядами, выпирающими из воды. Ни поверху проскочить, ни сторонкой проплыть. Утешало лишь то, что волоки были устроены сразу на обоих берегах, амбалы работали споро и умело — заторов не случалось. А легкий, с пустыми трюмами, ушкуй перепархивал от воды до воды словно перышко. Пять дней — и рыжий Андрей Васильевич смог снова смело поднять паруса.